Текст: Александр Беляев
Джейн Биркин «Дневник обезьянки. Избранные фрагменты с комментариями автора (2016-2018)».
- Перевод с французского Елены Головиной. «Синдбад», М.:2019
Джейн Биркин «Post-scriptum. Дневники 1982–2013 Избранные фрагменты с комментариями автора (2016–2019)».
- Перевод с французского Александры Васильковой, Татьяны Чугуновой, Елены Леоновой. «Синдбад», М.:2020
Про такие произведения западные коллеги пишут в духе «она переизобрела (redefined) жанр такой-то». Чисто технически эти книги – сборник дневниковых записей, охватывающих невероятные 56 лет (1957-1982, затем с 1982 по 2013), опубликованные изначально англичанкой Биркин на французском языке. И дописанные уже в наш век. Или, если покороче: автоперевод дневника, с комментариями. По ощущениям: портрет эпатажницы, но скромной. Портрет жены художников. Музы. Человека своей эпохи, которая как-то в любое время ко двору.
У меня личное отношение к Джейн Биркин. Eccusez-moi, но трудно писать об этой артистке без «яканья», не мне одному, уверен. Хотя тут мало личного, фактически: я два раза брал у неё интервью, по часу примерно. Середина нулевых на дворе, инфоповоды – её сольные альбомы. Они очень здорово «зашли» модной публике, конкретно были очень даже en vogue в столицах. “Arabesque” (2002) и “Rendez-vous” (2004) – со старыми/новыми песнями, удивительным фантазийным звуком, с мотивами от арабского фолка до альтернативного рока, гостями-звёздами, и, конечно, её неповторимым хрупким голосом. Но разговор о перипетиях созданий альбомов-камбэков, конечно, конечно быстро перешёл на личное… Она сама перевела. Вообще это не интервью были, а – монологи. Страстные, взволнованные. Джейн Биркин вся пропитана воспоминаниями, даже так: это какая-то реальность, в которой она до сих пор живёт и живёт, и живёт. Она рассказывала мне как ездила в Россию с мамой и сёстрами, про свою жизнь с Генсбуром, про то, что в его доме слышен был русский язык…
Итак, две книги. Почти тысяча страниц автобиографии – запредельная искренность. Эволюция: от закомплексованного подростка, строчащего всякую фигню в тетрадку-дневник – до умудрённого человека, человека искусства, человека-искусство.
Заголовок моей заметки нагло стырен как раз из ранних дневников, из юной жизни, в книге это всего лишь 116 страница первого тома. Но сомнения, вопросы к себе и миру – это, конечно, навсегда. Это сознание. Преодоление. Рост через боль. Другого не существует.
Пассаж про дуру, чтоб не вырывать из контекста и показать уровень искренности обнародованного дневника, вот: «До встречи с Джоном я была such a good girl, благопристойной до тошноты. Если мужчина подкатывался ко мне с определенной целью, я говорила: “Нет” … Я могла лечь с мужиком в постель, потому что хотела его до всхлипа, но в последний момент всегда останавливалась; мне внушили, что это нехорошо, и я оставляла беднягу страдать от разочарования. Если хорошенько подумать, какой же дурой я была! Сколько возможностей я упустила! Я могла бы любить <своего первого мужа> Джона <Барри> совсем по-другому, так, как он любит меня, то есть будучи зрелым человеком. Я помню каждый раз, когда мы с ним занимались любовью, и о каждом могу рассказать тебе в подробностях; я помню ночь, в которую мы зачали Кейт».
С рассказом про композитора Джона Барри связаны забавные в стилистическом отношении моменты. Например, какое-то «толстовское» время, которое для всех течёт по-разному: до свадьбы сообщается, что «ему было 30, мне 17» (стр. 91), чуть далее: Барри «32 года, а мне 18». Понятно, что тут просто накладки по месяцам, одному уже не исполнилось, другой еще не стукнуло… Или вот, прям «черномырдинизм» про первую жену композитора, роскошную блондинку: «<К>ак он мог влюбиться в меня после неё?»
С Барри быстро развелись. Дочь, Кейт Барри, отменный фотограф и вообще талантливое стильное существо, мучалась с наркотиками, а потом погибла – считается самоубийством. «Как мне ее не хватает, моей крохи. Что бы я без нее делала? Она — часть меня, но самая красивая, самая чистая, самая добрая часть. Не знаю, из какой именно части меня она вышла, но она во всем лучше меня, она — отдельная личность, и я уже горжусь ею, горжусь ее независимостью и ее красотой, потому что она добрая и нежная, и такой я ее люблю». Но это ещё про неё про маленькую…
О красоте. «<Серж Генсбур> кажется мне очень красивым. Если честно, я никогда не считала его внешность уродливой — разве что странной. … <А> в плане секса он просто чудо». (1 книга, с. 147). Можно было об этом отдельно не упоминать? Но ведь мы все слышали «Je t'aime... moi non plus». Генсбур, как мы знаем, много курил именно чтобы за дымом скрыть своё лицо. Как говорится, вот и встретились два закомплексованных. И стали хиты записывать и в блокбастерах сниматься. И детей плодить (про общую дочь, знаменитую ныне Шарлотту Генсбур, тут тоже очень много, с любовью, красиво).
Про музыку и кино не очень много. Но тем ценнее некоторые, вскользь будто брошенные, замечания про творческую кухню талантливых людей. Не говоря уж про просто профессиональные инсайдерские разборы блюд этой кухни. Типа такого: «Серж … придумал отличное название для альбома Ванье: “Дитя — убийца мух”. Потрясающая идея! Ванье дал ему послушать разрозненные куски, состоявшие из музыки и других звуков, и попросил помочь с названием. Серж справился блестяще. Последняя композиция диска называлась “Смертоносная для детей бумага”, а предыдущая— «Вальс короля мух». Серж был генератором гениальных идей. Многие способны на красивую оркестровку, но если нет идеи, все это ничего не стоит. Талант Сержа проявился в том, что сначала он сочинил стихи для альбома Melody Nelson и только потом написал для него музыку. Это была великолепная реализация концепции. Когда я … услышала аранжировку, особенно финальные барабаны, я поняла, что никогда раньше не слышала ничего столь же великого. Никто еще не додумался, что можно композиционно выстроить альбом на основе какой-то истории».
Вторая часть – зрелость. Трагедии. Лейкемия. Лечение. Рецидив. Рассуждения человека – онкологического пациента. Собственно, болезнь – повод пересмотреть дневники. Но хроника протекавших событий такая, например: «Невозможно сниматься в фильме Матьё Деми из-за химиотерапии, и это меня убивает. Я всем доставляю кучу хлопот и порчу жизнь. Рак вернулся. Рак — это 50 % настроения. Мои дочери, Габ, Эндрю, Линда и Мишель оказывают мне необходимую поддержку.
Я ввязалась в эту авантюру. И никто не помешает мне прожить ее отныне по-своему. Я больна полгода, выполнила все, что от меня требовали. Это было тяжело. Теперь все пойдет по-другому. Здесь, в Авиценне, я наконец-то в безопасности. Все будет хорошо».
«О нет, они завтра ставят мне эту ужасную порт-систему (специальный подкожный клапан с мембраной для вливания разных препаратов и забора крови на анализ, ставится у ключицы, вживляется в ярёмную вену для того, чтобы не портить препаратами вены; вообще-то очень полезная штука, -- А.Б.). Я буду знать, что больна. Все, кто дотронется до меня, будут знать, что я больна. Они сказали: “На шесть месяцев”. Но нет. Даже если я выберусь, эта штука останется там до моей смерти. Мне жаль себя. Плачу, плачу, плачу».
Да, сознание онкологического пациента меняется с первым диагнозом, меняется и с диагнозом «рецидив». Болезнь всех уравнивает? В общем да. Знаменитостям же приходится скрывать, чтоб знакомые/незнакомые/журналисты/страховщики и т.п. их не дёргали, чтоб родных не нервировали. Мы тут: богатые, знаменитые…
Совсем, увы, немного про те самые прорывные альбомы-камбэки начала нулевых. Про удивительное оформление альбома Rendez-vous, которое как фотограф делала Кейт Барри. Ну что ж, нам тут, в конце концов, не занимательное музыковедение. А что вкус у неё изумительно тонкий – это понятно. Это ж Джейн Биркин. Человек-искусство. Праздник со слезами на глазах.
После безвременной кончины Кейт Барри 11 декабря 2013 Биркин закрывает дневник и больше в него не пишет ни строчки.
