Текст: Наталия Курчатова
Коллаж: ГодЛитературы.РФ
Обложка взята с сайта издательства
Опосредованно. Алексей Сальников. — М.: АСТ, 2018
Девушка Лена живет в Нижнем Тагиле, и ее мир очень похож на наш — разве что поэзия в нем считается наркотиком. Да не всякая, а лишь та, от которой случается приход и вырабатывается зависимость. Человек, подсевший на «литру», со временем превращается в асоциального типа, только о ней и думает, а иногда и сам пробует писать. Весьма похоже на правду, с той, разумеется, разницей, что в знакомом нам мире литра — наркотик сугубо индивидуальный; тому, кто сходит с ума от Марины Цветаевой, не обязательно зайдет Николай Гумилев или Борис Рыжий, ну и наоборот. При этом я, например, прекрасно помню свой первый отроческий, как бы сейчас сказали, инсайт, вызванный стихами, — ходила по рекреации и бормотала: «Пять коней подарил мне мой друг Люцифер...» - и еще что-то из Бальмонта. Действительно, напоминало своего рода опьянение.
Что-то подобное случается и с Леной; разве что улетает она не от книги из родительской или школьной библиотеки, а от стишка, переданного ей старшим товарищем на прогулке — так дают попробовать косяк. Испытав первый кайф, Лена следом за этим переживает что-то вроде ломки, а затем и сама пробует выстроить молекулы слов в единственно верном порядке. Ее проводником на кривой поэтической дорожке, а в чем-то и ментором становится Михаил Никитич — знакомый отца подруги, немолодой, сильно пьющий человек. Он и сам делает «литру» — без особого, впрочем, успеха, поэтому больше наставляет и распространяет. Дело это оказывается для Лены не только увлекательным, но и доходным.
Тут читатель ждет уж если не рифмы с елизаровским романом «Библиотекарь», то чего-то подобного по накалу и отмороженности фантазии. Но у Сальникова Лена почему-то переезжает в Екатеринбург, устраивается в школу учителем математики, а потом выходит замуж. Остальные четыре пятых романа посвящены семейным радостям и неурядицам, воспитанию детей, комбинациям романтическим и матримониальным, а также встречам однокурсников и шашлыкам в саду, причем безо всякой вот этой «литры» — скучно, подробно, длинно.
В какой-то момент всерьез начинаешь ожидать детального описания поездки в «Икею» и последующей сборки шкафа, кровати или, чем черт не шутит, целого гарнитура.
А увлекательно-криминальная «литра» надолго остается этакой связкой писем на дне шкатулки и прозаическими пересказами стихов Блока. Когда же эти письма наконец совершают свой камин-аут, оказывается, что всех куда более заботит камин-аут одной из дочерей разросшегося семейства, написанный, что обидно дополнительно, пропагандистским языком паблика в защиту ЛГБТ.
По ощущениям, Алексей Сальников, сам начинавший как поэт, и поэт неплохой, замыслил написать роман-оммаж своей литературной юности — так, велико искушение увидеть в Михаиле Никитиче — Евгения Туренко, создателя так называемой нижнетагильской школы, и особенно забавно, что имя-отчество главной героини совпадает с именем поэтессы Елены Сунцовой, с которой мы были дружны в юности и от которой я в первый раз и услышала и о Туренко, и о Сальникове.
Но, похоже, еще на этапе проектирования замысел дал крен сначала в социальную фантастику — и это было как минимум любопытно, пусть и рождено тоской по былой магии литры, а затем основательно встал на фундамент так называемого поколенческого романа. И вот эта попытка показать обычную жизнь обыкновенной — как в сериале Хлебникова — женщины с двойным дном, вышла, надо признать, оглушительно неудачной. Хотя бы потому, что судьбы наших ровесников, на кого ни посмотри, куда живописнее схемы дом - работа - встреча одноклассников. Да и вообще со времен «маленького человека» в мире и жизни людей произошло очень много нового, что пока может быть передано лишь языком именно поэтического прозрения. Но это двойное дно в виде «литры» в жизни героини оказалось автором не опосредовано, а попросту — не востребовано.
В контексте шорт-листа «Большой книги» об этом романе говорить тем более неловко.
Дело в том, что у нас, похоже, сложилась дурная практика — писатель, с фанфарами прошедший по шорт-листам, попадает, что называется, в обойму. И каждое следующее его сочинение, вне зависимости от взятой на этот раз планки, автоматически досылается в ствол. Пользы от такой практики нет ни для кого — ни для премий, ни для писателей, ни — тем более — для читателей. Не думаю, что человек, очарованный морозной свежестью «Петровых в гриппе», заслуживает того, чтобы жевать четыреста страниц разговоров с дальней родственницей — о том, как она сошлась с мужем, затем разошлась, потому что появилась змея Маша, а еще Ольга, Ирина и Дмитрий, и вдобавок дети — Аня, Вера, Никита... а! Ольга же тоже дочь, только вот не забыть бы чья.
И еще я стишки пишу. Хочешь, почитаю?
Увольте.
