Текст: Юлия Савиковская
Самый известный роман Карин Бойе, “Каллокаин”, вышел еще в 1940 году, и, очевидно, в нем отразились представления о возможных опасностях распространявшегося в то время по Европе нацистского режима. “Каллокаин” появился позже “Мы” Замятина и “О дивный новый мир” Хаксли, но раньше общеизвестных текстов Оруэлла и Брэдбери. А сегодня ниточку от Бойе можно провести к канадской писательнице Маргарет Этвуд, хотя, кажется, Бойе, ведущей повествование от лица мужчины, феминистская повестка была близка лишь отчасти. Перевод романа на русский язык, осуществлённый Ириной Дмоховской, вышел еще в 1971 году в “Молодой гвардии”, но в нем были опущены некоторые фрагменты, политически опасные для СССР. В 2023 году в издательстве “Эксмо” вышел полный перевод “Каллокаина” со шведского языка – достаточно долгий срок для всемирно известного романа.
Интересно, что Бойе была в первую очередь поэтессой, оказавшей большое влияние на скандинавскую поэзию – ее дебютным сборником стали “Облака” (1922), а “Семь смертных грехов” вышли в 1941 году посмертно. Бойе придерживалась социалистических взглядов (была участником кружка “Кларте”, выпускавшего свой журнал, в 1927 году вошла в его редакцию), хотя выросла в состоятельной семье. В Уппсальском университете (ее имя теперь носит его библиотека) Бойе получила филологическое образование, сдала экзамен на звание магистра философии в Стокгольмском университете. В 1931-1932 годах входила в редколлегию модернистского журнала “Спектрум”, перевела с немецкого “Волшебную гору” Манна, год жила в Берлине.
Кроме “Каллокаина” ее перу принадлежат романы “Астарта” (ее дебютный текст, 1931 год), “Кризис” (1934), “Слишком мало” (1936). В 1941 году Карин Бойе покончила с собой в Алингсосе, похоронена в семейном склепе в Гетеборге.
Несомненно, душевные метания автора, ее неспокойная жизнь и один из самых сложных исторических периодов Европы отразились в “Каллокаине”. Бойе не делает никаких прямых политических комментариев о Европе конца 1930-х годов, более того, она помещает роман в будущее — это, согласно подзаголовку, “роман из 2000-х”. А нам вполне можно спроецировать многие из реалий романа на сегодняшнюю действительность — хотя Бойе избегает подробных описаний быта нового мира, ее интересует в первую очередь его структура, модель и состояние сознания и души человека в этом мире. Это в какой-то мере можно назвать и минусом романа — он обеднен детальными образами и подробными диалогами; в сущности, это лишь идея, лишь представление о тоталитарном будущем, а не подробная, физически осязаемая его прорисовка, как у Замятина и Хаксли.
С Замятиным и Оруэллом “Каллокаин” роднит созданная модель тотального наблюдения за жизнью человека, выполнения всех действий по расписанию и государственному плану. Так, наш рассказчик — химик Лео Калль (роман — это его дневник, но мы только в конце поймем, что он написан как бы постфактум, рассказывает о событиях, приведших к нынешнему состоянию героя) живет (а вернее, жил) в Четвертом городе химиков — то есть государство расселяет людей согласно профессиям. Он женат, старший сын (ему восемь лет) уже отдан в некое подобие государственного приюта и только иногда может навещать родителей, а две младшие дочки живут с Лео и его женой Линдой.
В целом нам, искушенным чтением антиутопий, с самого начала понятно, что герой Лео Калль, вначале слепо верящий во все устои и правила этого государства, начнет постепенно впускать в себя мысль, что может существовать и иная правда, иные связи между людьми, чем подчинение планам, спущенным свыше. Здесь, как и у Хаксли, химически изобретенное вещество влияет на состояние людей — но если в “Дивном новом мире” сома создана для того, чтобы радоваться и предаваться эскапизму, каллокаин, давший название роману, изобретен для того, чтобы люди под его воздействием говорили вслух именно то, что думают. Есть в существовании такой “сыворотки правды” отголоски модного в в 1930-х годах в Европе психоанализа — наверняка Бойе с ее хроническими психологическими трудностями слышала о его сеансах или бывала на них сама. Изобрел это вещество, как можно догадаться, сам Лео Калль. То есть наш герой – сам орудие государства, и сам, желая этого или нет (ведь он же ученый, занимается наукой!), доводит людей до признаний, которые потом отправляют их в тюрьму или на расстрел. Здесь возникает вопрос и об этике исследований орудия поражения, и в целом о научной этике.
Лео Калль не только проводит эксперименты под началом своего шефа Эдо Риссена, но еще и строит новую модель для специальных людей из “жертв-испытуемых” — это тоже профессия, на которой долго не задерживаются и подрывают здоровье (неужели Бойе уже знала о первых концлагерях, где проводились опыты над людьми?). Согласно этой модели, жертвы должны сделать вид, что им предложили разгласить государственную тайну, сделать фото или продать чертежи, своей жене или мужу — а Лео Калль и Эдо Риссен будут проверять на воздействие каллокаином тех немногих, кто сразу же не донес на своего мужа и жену в полицию. На такие действия нужно разрешение полиции, и таким образом Калль вступает в деловые отношения с шефом полиции Карреком, у которого есть свои планы на использование каллокаина. Еще одна литературная модель проступает у Бойе — фаустовская сделка с дьяволом.
А позже появляется и христианская мифология — Калль становится тем Иудой, который предаст своего шефа Риссена (кажется, на почве ревности к жене Линде). А предав, поймет, что написал донос на Риссена (а глава полиции обещал по дружбе довести доносы Калля до смертного приговора) потому, что и сам потихоньку менялся рядом с Риссеном, слушая размышления и воспоминания людей. Калль и сам поверил в то (и запретил себе это делать, и убил Риссена как проявление того нового, что появилось в нем), что есть группа людей, которых связывает любовь, которые знают что-то такое, новое и непонятное, что уже потеряно и забыто в этом государстве, где чувства людей подчинены логике производительности и планам на вклад каждого в экономическое процветание целого. Очевидная аллюзия на первых христиан вдруг появляется в тексте модернистской поэтессы, и тема возможного единения людей на основе пока неведомой им близости становится одним из основных образов и идей романа.
Ключевая тема романа — сама возможность (или невозможность) узнать человека таким, каков он есть, а также тема обладания человеком (ребенком, мужем, женой). В течение всего романа сам Лео Калль, слушающий тайны других людей, мучается от осознания того, что он никогда не поймет свою собственную жену Линду. Когда он применяет украденный каллокаин для ее допроса, та сравнивает этот процесс с “открыванием консервной банки”. Можно ли вскрыть человека, как банку? Можно ли узнать о нем все под воздействием химического препарата? Этот вопрос Бойе задает всем своим текстом. Линда позже добровольно делится с мужем своими чувствами, возникшими при рождении детей — после их появления Линда впервые испытала материнское чувство собственности, она не захотела отдавать своих детей в государственные лагеря, она хотела и хочет владеть ими, любить их — зарождение этого чувства и запрет его испытывать, наложенный на саму себя, очень подробно описаны в романе. И это еще один вопрос, который задается в романе — что значит обладать человеком и кому он принадлежит? Себе? Родителям? Государству? Никому? Как это проявляется и в чем?
Наверное, «Каллокаин» Карин Бойе не стал таким же известным, как другие антиутопии ХХ века, из-за некоторой плоскостности, искусственности этого мира, где все люди живут под землей и выходят на поверхность лишь по пропускам. Даже такой мир мог быть более образным, более разнообразным по речевым и психологическим характеристикам — но у Бойе лишь жена Калля Линда выглядит и звучит таким же полнокровным персонажем, да и то только в конце, в «момент истины». Самое интересное в нем — показанный Бойе процесс зарождения сомнения в правильности своей позиции, обретения мысли о том, что может быть иной мир с иными правилами за пределами известного. И чтобы пройти с героем этот путь сомнения в единой на всех истине, стоит прочитать этот «роман из 1940-х о 2000-х».
