Текст: Тая Ларина
Странное (фрагмент из романа «Близкие»)
- – Мы останемся? Останемся, maman? – Она настойчиво дёргает меня за руку. – Мне здесь нравится, очень нравится. Мы ведь останемся?
- Джоанн Харрис, «Шоколад»
- – Могу я наконец пожить для себя?
- Крик души одной любящей бабушки
Бабушка сделала странное. Переписала свою квартиру на Машу и уехала в Южный город у самого моря. Сделала всё очень быстро и ни с кем не советуясь. Даже с Машей. Просто позвонила и поставила перед фактом: через месяц, мол, улетаю, насовсем, а во вторник ты ко мне приезжаешь, к нотариусу пойдём. Маша опешила и поначалу пыталась бабушку отговаривать, потом хотела, чтобы та хоть что-нибудь объяснила. Но бабушка только загадочно улыбалась с экрана телефона и в подробности не вдавалась.
Так Маша получила наследство при живой и очень довольной бабушке. «Хоть какой-то прок от старухи», – одобрил Машин отец. Мама только грустно головой покачала. Бабушкины действия в семье не обсуждались. Точнее, обсуждались, но только зятем – всегда коротко и грубовато.
Бабушка передавала Маше квартиру, как передают дела на работе. Чётко и без особых эмоций. С собой она забирала только доисторическую кошку Муську и небольшой, тоже доисторический, чемодан, обклеенный разноцветными наклейками. С остальным предстояло разбираться Маше. Маша гладила Муську на прощание, и всё никак не могла понять, радоваться ей или огорчаться. С одной стороны, собственная квартира в столице, можно будет переехать от родителей сразу в собственный дом, ничего не снимать. С другой – вот куда, спрашивается, бабушку на старости лет понесло? Как она там будет? В непонятном Южном городе у далёкого моря… Совсем одна… И ещё все эти вещи… Как это там сейчас называется? Винтаж? Бабушка так и сказала: «Ничего из этого хлама мне не надо». Маше тоже было не надо. Но и выбросить или раздать рука не поднималась.
Полгода Маша так и жила – посреди чужого винтажа. Привезла свои книги, одежду, чайник. Аккуратно переложила ненужные бабушке вещи из одного шкафа в другой, освободила себе две полки, кухонный стол и софу. А остальное не трогала, только рассматривала. «Живу как в музее», – думала Маша. Ей всё время казалось, что бабушка обязательно вернётся, вот завтра позвонит и скажет: «Надоел мне, Машка, Южный город, и море надоело. На той неделе прилечу, жди». Маша и ждала. Но бабушка не звонила. А когда Маша ей звонила, та звонким помолодевшим голосом жаловалась на плохую связь и всё время была ужасно занята. Чем она там таким важным занимается? Даже не рассказала толком, как устроилась… Иногда Маше казалось, что это она – бабушка, переживающая за юную внучку-авантюристку.
Квартира была просторной, чистой, неподалёку от дома в позапрошлом году выросла новая станция метро. В общем, живи и радуйся. Подруги вон через одну снимают какие-то жуткие халупы на окраине, рассказывают страшилки о квартирных хозяевах, о тараканах. А Маша… Маше так повезло. Даже не расскажешь никому толком, чтобы не казалось, что хвастаешься. Но ей ужасно хотелось пожаловаться. Хоть кому-нибудь. Нет, в доме не водилось привидений, вещи не падали по ночам с полок, в стареньком зеркале над раковиной никто лишний не отражался. Единственным призраком в этой квартире была сама Маша. Почти бесплотная, ни на что не имеющая права, бродила она между громадными уверенными в себе резными шкафами, аккуратно огибала дорогой трельяж, стоявший почему-то прямо посреди бабушкиной спальни. Маша спала в бывшей детской. Когда-то здесь росла её мама. Потом, когда мама уехала, бабушка устроила из этой комнаты не то библиотеку, не то мини-гостиную. Маша, ужасно переживая, всё-таки поснимала с узенькой софы огромные пёстрые подушки, застелила её своим постельным бельём с мультяшными рыбками. А подушки всё не знала куда деть, так они и лежали горкой прямо на книжном шкафу.
За год до этого Маша окончила институт и в её жизни появилось лучшее, что только могло появиться – удалёнка. Теперь она с содроганием вспоминала, как ещё совсем недавно каждое утро тряслась в переполненных автобусах и поездах метро, невыспавшаяся и злая, среди таких же невыспавшихся и злых существ. Всё это казалось ей кошмаром, мороком, который сейчас уверенно рассасывался. Для полноценной работы нужен был только ноут с интернетом и Машина голова. Выспавшаяся и способная соображать.
Работать из бабушкиной квартиры было проще, чем из родительской. Отец до сих пор с явным удовольствием ездил в офис и никак не мог понять, что это за работа такая, когда никуда ходить не надо, ерунда какая-то, а не работа. А Маша – явно лентяйка и зря пять лет училась в приличном вузе. Мама тоже по утрам уезжала к себе в библиотеку, Машу она поддерживала, но тихо, – с мужем никогда не спорила. Сейчас Маша впервые оказалась предоставлена сама себе. Никто её не пилил по вечерам, никто рядом не переживал – беззвучно, но отчётливо вздрагивая от отцовских окриков. «Так всем спокойнее», – говорила себе Маша и снова утыкалась в ноут. Странно, но в этой большой и пустой – её, Машиной, – квартире было почти так же неуютно, как в родительской. «Пора бы уже к этому неуюту привыкнуть, – шутила она, – такая, видимо, у меня некомфортная зона комфорта». Она очень понимала бабушку. Бросившую всё это – и столичную прописку, и нажитое непосильным трудом имущество, – и всё-всё, о чём там принято переживать. И умотавшую в крошечный домик, прячущийся в тени огромных яблонь. Бабушка про своё новое жилище ничего не рассказывала, упомянула только, что это отдельный дом и что из окон видно море. И всё. Но Маша, фантазировала, совсем как в детстве, – она представляла себе и яблони, и пёстрый цветник у крыльца, и древнюю как мир кошку Муську, гревшуюся на веранде в закатных лучах солнца. Маша закрывала глаза и слышала мерный шум моря, которое должно быть видно из окна кухни. Бабушка всё сделала правильно. Наверное, она правда ведьма, как утверждает отец. Люди так правильно поступать не умеют, всегда им что-то мешает...
Спустя пару месяцев у Маши появилось новое хобби. Она бродила по сайтам недорогих коттеджных посёлков. Сначала она искала посёлок, в котором могла бы жить её бабушка (вот ведь шпионка – названия так и не говорит!), потом выяснила, что небольшие уютные домики растут не только по берегам моря. Вот прямо у них, километрах в сорока от города – целая россыпь коттеджных посёлков на любой вкус. Есть совсем недорогие предложения… Ну как недорогие? Ужасно дорогие, конечно, но отчётливо дешевле бабушкиной квартиры, в которой Маша их рассматривает.
– Делай что хочешь! – голос невидимой бабушки раздавался откуда-то издалека, непонятно было, шутит она или обиделась.
– Ба, ну я серьёзно… Я здесь… Не могу просто. Понимаешь?
Маша смотрела сквозь аквариумное стекло окна.
– Отлично понимаю, – голос мгновенно стал ближе. – Я не могла, и ты не можешь. Чего непонятного-то? Я сто лет пыталась, пока не поняла, что так и не смогу. А ты, смотри-ка, посообразительней оказалась.
Бабушка явно издевалась. Всегда она так.
– Ба…
– Да говорю ж тебе: делай что хочешь! Что хочешь, то и правильно. А обо мне не думай. Представь, что я вообще умерла.
Маша вздрогнула. Бабушкино специфическое чувство юмора обычно коробило всех, кроме Маши. Но это и для неё уже чересчур.
– Умерла и ни на что старое больше не претендую. И это… Для связи больше недоступна. Серьёзно, Мария, продавай, покупай, замуж выходи, кошек рожай, что хочешь делай. А мне дай пожить. Для себя.
В трубке раздались гудки. И Маша отчётливо представила, как бабушка заносит её и заодно её родителей в чёрный список на телефоне.
То ли разозлившись на бабушку, то ли последовав её совету, а заодно и примеру, Маша тоже сделала странное. Ничего никому не сказав, выбрала себе штук шесть посёлков посимпатичнее и поехала их изучать. Месяц ездила. Каждые выходные. Менеджеры из отделов продаж на разные лады расхваливали дома, рассказывали, как легко до посёлков добираться от города, какая тут чудесная природа. Маша мысленно затыкала уши и пыталась понять: то или не то? Дорогу она и сама проверила – на электричке час, и потом ещё автобусом минут тридцать, плюс ожидание, плюс возможные пробки... Природу и без менеджера отлично видно. Дома… В домах Маша, конечно, не разбиралась. Но и менеджер правды не скажет. Тут дело такое, или нанимать специалиста и с собой возить, или – уж как повезёт. Она выбрала второй вариант. Знала, что повезёт, должно повезти.
«Счастье» стало седьмым, незапланированным для просмотра посёлком. Она помнила, что в Интернете он смотрелся странно: слишком большой, но в отдалении от крупных шоссе (как добираться?). Рядом огромное старое кладбище, за кладбищем – болото. То есть озеро, но по краям озера – самое настоящее болото. Странное место. Общительный и настойчивый менеджер Александр, увидев, что «элитный посёлок для среднего класса «Алмазные росы» Машу не впечатлил, вдруг начал уговаривать её посмотреть ещё одно место. «Это недалеко, тут на Дрыгинское шоссе свернуть только – и по нему минут десять», – убеждал он. Маша согласилась, и в тот день увидела «Счастье». Это был её посёлок. И странное, с дурацким названием, Дрыгинское шоссе, и огромное старое кладбище, и озеро-болото, – всё это оказалось Машиным настолько, что решение даже не пришлось принимать. Оно пришло само, тихо и уверенно. Жить она будет здесь. Её словно из тесного аквариума выпустили.
Года два назад Машиной подруге Светке тоже от бабушки квартира досталась. Правда, Светкина бабушка оказалась менее оригинальна: умерла от старости, никуда не уезжая. Светка, при первой возможности сбежавшая от родителей, и с семнадцати лет жившая то на съёмных квартирах, то у своих бесчисленных мужиков, собственной жилплощади обрадовалась и переехала туда вперёд свиста. Ремонт, как и Маша сейчас, делать не стала. Бабушкиными вещами особо не тяготилась, дома объявлялась редко и ненадолго. Потом они с очередным её Юрочкой что-то такое сложное придумали с покупкой двушки почти в центре. Юрочка свою хату продал, а Светка – свою, «бабушкину». Получилась одна общая, маленькая правда, зато в престижном районе. И ничего, все живы. Не так уж это и страшно. Правда, Светка никогда и ни за что не поехала бы за сорок километров от города, да ещё и к болоту. Ну у всех своё представление о счастье.
Отец кричал так, что хрустальная люстра мелко тряслась под потолком. Мама плакала. Но Маша была совершенно спокойна. Она привезла это спокойствие оттуда – из мира, в который скоро вернётся.
– Продашь квартиру, потеряешь прописку, на порог не пущу! Думаешь, тебе ещё одна даром достанется? Фигушки! Государству отпишу! И то пользы больше будет, – крикнул вслед отец.
Маша по инерции пожалела замершую в ужасе маму. Но в ту же секунду осознала, что и отца, шумного и вечно бушующего, тоже жалеет. Ему надо кричать, и чтобы на него кричали, надо. А мама… не может. А она, Маша, не хочет. Она хочет уехать в своё «Счастье» и тихо радоваться большому озеру-болоту под боком.
Всё оказалось просто, проще, чем Маша думала. Квартиру с винтажной мебелью, пёстрыми подушками и советским фарфором с руками оторвали знакомые Машиной коллеги, мечтавшие переехать в столицу и долго на это копившие. Маше денег хватило на покупку крошечного домика у самого леса. И на базовую мебель хватило, свою, не бабушкину. Ремонт от застройщика оказался не таким ужасным, как описывали его в чатах и на форумах новые соседи. Неидеально, но жить можно. Но главное – это полностью её дом. Стены, пол, крыша, три сотки под окнами. Первые несколько месяцев Маша как зачарованная бродила из комнаты на кухню, из кухни в ванную. Расставляла и переставляла купленные и привезённые с собой вещи, гладила выкрашенные ярко-голубым стены в коридоре. Потом позвала в гости родителей. Отец долго рычал в трубку. Рычание сводилось к тому, что ноги его в этой деревне не будет. В следующую субботу они с матерью привезли Маше килограмм пятьдесят еды. Безумную дочь, переехавшую в глухомань, нужно было кормить. Маша хохотала, разбирая бесконечные пакеты, которые отец хмуро доставал из багажника. Мама медленно бродила вокруг дома и тоже его гладила, совсем как Маша: «Красиво...» – сказала она и испуганно глянула в сторону мужа. Машин отец с удовольствием вдыхал сладкий, негородской воздух и продолжал бурчать что-то про «о чём только молодёжь думает», «растят их, растят...», «ничего не ценят!» При желании отец мог бы сам за молодёжь сойти, но он почему-то ужасно гордился статусом опытного, пожившего мужчины, который точно знает, как надо. Знает, и хорошо. Должен же хоть кто-то знать.
Маша угощала родителей привезённой ими едой, с готовностью рассказывала маме о деталях нового быта. И старалась не расхохотаться в голос, глядя, как отец с детским восторгом рассматривает столетние ели, растущие прямо за забором.
Ещё через неделю мама рассказала, что у них с отцом появилось новое хобби: вечерами они рассматривают сайты недорогих коттеджных посёлков. «Так, чтобы недалеко от города, город – это очень важно», – словно опомнившись, добавляла мама.
