Текст: Борис Кутенков
Начнём с одной из самых грустных утрат этой осени, которая продолжает откликаться в том числе и в периодике. «Волга» публикует прозу Андрея Таврова с редакционным предисловием: «Настоящий текст был получен от автора 26 августа, а 21 сентября Андрей Михайлович Тавров умер. Публикуется в авторской редакции, внесены лишь немногие поправки, необходимость которых выглядела очевидной…»
Из прозы Таврова, полной чувства правоты и так напоминающей этим его эссеистику: «Подвластна ли бабочка силе? И да, и нет. Она подвластна силе, но постоянно от нее ускользает, может быть, потому и зовут бабочку психеей, а душу-Психею – бабочкой. Траектория движения рыбы предсказуема, мой дорогой, предсказуемы чередования земных и лунных фаз, предсказуемы миграции форели, а также можно создать алгоритм движения медведя или рыси по лесу и даже птиц по небу, но траекторию бабочки не вычислит никакой сверхмощный компьютер – она непредсказуема. Причем непредсказуемость эта не приблизительная, а явленная в чистом виде, непредсказуемость так как она есть. А что это значит? Это значит, что в полете бабочки все время осуществляет себя иное измерение, о котором мы ничего не знаем…»
Новые стихи Олега Дозморова, как всегда, наполнены интертекстуальной рефлексией над клише массовой культуры:
- Человеку нужен бутерброд,
- человеку нужен чебурек,
- человеку нужен анекдот,
- человеку нужен человек.
- Чтобы человек хотя бы мог
- вечер провести без влажных глаз –
- полусонный слушатель под бок,
- ничего не значащий рассказ.
- Чтобы самому существовать,
- словно бы всегда существовал, –
- с сонным человеком засыпать
- под неинтересный сериал.
На «Горьком» итальянская славистка Микела Вендитти пишет о восприятии русской литературы в Италии. «В прошлом году у меня было около двадцати студентов <..> Я очень удивилась тому, что они любят русскую культуру и это не поверхностное увлечение. Например, одна моя студентка просто влюбилась в прозу Аввакума, другие интересовались сказками. Это явно не современная литература, а история и очень далекое от нашей культуры прошлое. Я и сегодня спрашиваю своих магистрантов, почему они выбрали русский и продолжают заниматься литературой на этом языке…» О творческих планах, также связанных с русской культурой: «Следующая книга будет о Набокове. Мне предложили написать путеводитель по роману “Дар”. Я, конечно, знаю о работе Долинина. Но моя задача совсем в другом — помочь итальянским студентам и читателям понять и прочитать этот большой и очень важный роман…»
Там же — отрывок из книги Джошуа Рубинштейна о последних днях жизни Сталина. «На обычно тихой даче кипела бурная деятельность, хаотический водоворот вокруг неподвижного Сталина. «В большом зале, где лежал отец, толпилась масса народу, — писала Светлана. — Незнакомые врачи, впервые увидевшие больного... ужасно суетились вокруг. Ставили пиявки на затылок и шею, снимали кардиограммы, делали рентген легких, медсестра беспрестанно делала какие-то уколы, один из врачей беспрерывно записывал в журнал ход болезни. Все делалось, как надо». По словам Хрущева, один лишь Берия вел себя наглым и вызывающим образом…»
Обратим внимание на интересный дебют молодого автора. На «Прочтении» — стихи Никиты Прялухина:
- о том, как дети засыпают
- не пишут — только лишь читают
- о том, как мертвые шагают
- не пишут — слушают и тают
- <...>
Несколько изданий посвящают рецензии новому роману Владимира Сорокина «Наследие», ставшему заключительной частью трилогии о докторе Гарине. Дмитрий Бутрин в «Коммерсанте»: «Да зачем и читателю знать, зачем пишутся эти романы, почему Сорокин раз за разом идет на эти эксперименты, которые с каждым новым пятилетием становятся все менее результативны? Хотя бы затем, чтобы не пропустить очень важный момент в творчестве классика русской литературы. Не будет преувеличением сказать, что в очень узком и специфическом, отнюдь не буквальном смысле Гарин для Владимира Сорокина автобиографичен». Дарья Гладких на Sobaka.ru: «Писатель рисует новую стадию постапокалиптического распада. Главный герой изменился до неузнаваемости, но, как и положено врачу, остается примером достоинства и человечности. А его необычные наследники дают надежду на то, что у обезумевшего мира есть не только конец, но и более счастливое продолжение…» Николай Александров в Forbes: «Литература и ее волшебные возможности творения — для писателя главные богатства. Поэтому так много намеков, аллюзий, скрытых и открытых цитат <…>. Цитат, внимательно подобранных, указывающих на родственные творческие связи и на то, что, собственно говоря, такое наследие. Скажем, Сорокин цитирует Георгия Адамовича…»
В «Урале» Андрей Першин пишет о взаимодействии поэзии и фотографии: «Интересный, многозначный пример такого рода можно обнаружить среди переводов Александра Кушнера, где он, а значит, и его «я», выступает уже в качестве читателя и толкователя чужого стихотворения, также отчасти посвящённого опыту восприятия фотографии… <…> Однако именно художественная фотография, пускай бы и «любительская», как в стихотворении Кушнера, не принадлежит специфической рубрике чувственного восприятия. Еще точнее, творческий снимок свободен — в своей рубрике и благодаря ей. Оттого так проницаемы границы художественного, что открыты во всех направлениях. Образ не замкнут зрением, речь — одними лишь словами, а человек — именем…»
Сергей Толстов в Prosodia рецензирует издание «Веня Д’ркин: ДрАнтология», ставшее в последнее время резонансным, – собрание сочинений известного поэта и барда Вени Д’ркина. Об истории возникновения книги: «По словам составителей “ДрАнтологии”, работа над ней растянулась на двадцать лет и потребовала коллективного труда огромного числа людей, которые провели колоссальную работу по поиску, расшифровке и систематизации всего, что Дрантя успел сочинить. В какой-то момент проект даже рисковал расколоться на два: «литературоведческий» с полным собранием сочинений и “фанатский” с избранными текстами и бо́льшим фокусом на личность автора…» О статьях, вошедших в книгу: «Хорошо показана постепенная трансформация публичного образа исполнителя, а также частый для андеграунда того периода конфликт между сложной ситуацией в стране и частной жизнью музыканта, сочиняющего вещи в “противофазе к эпохе”».
«Формаслов», среди прочих хороших материалов, публикует интервью с литературным критиком и поэтом Анной Трушкиной. Интересно в том числе об опыте литературной критики: «Хорошо, когда понимаешь, как автор сделал стихотворение, на какие точки нажал, чтобы оно получилось. Потом это знание уплывает в подкорку и, когда надо, приходит на выручку (надеюсь). Очарование никуда не исчезает, наоборот, от пристального чтения появляются новые смыслы. Очень часто, когда статья уже вышла, я перечитываю стихи и понимаю, что упустила еще несколько нюансов…» О «коротком дыхании»: «Не пишу длинных стихов. Наверное, я спринтер. Из написанного часто удаляю целые четверостишия. В стихах других поэтов тоже ценю концентрированный смысл, а не многострочный разгон перед тем, как высказать главное. Нельзя давать читателю возможность заскучать…» О любовной лирике: «Надеюсь, мне и в семьдесят лет будет, что сказать на эту тему. Инна Лиснянская, например, как любовный лирик глубоко раскрылась в весьма преклонном возрасте».
В октябрьском «Новом мире» Владимир Губайловский пишет о романе Евгения Кремчукова «Волшебный хор»: «Что происходит, когда память человека (или в нашей метафоре эпизодическая память) сталкивается лоб в лоб (или входит в противоречие) с историческим (семантическим) нарративом? Евгений Кремчуков дает ответ: если человек упорен и последователен, то он погибнет. Большой нарратив его просто сомнет…»
В «Лиterraтуре» Алексей Чипига рассказывает о новом сборнике прозы Александра Чанцева: «Однако, кажется, поменялась степень искренности, что обусловлено жанром. Перед нами более или менее развёрнутые афоризмы в кругу каждодневных наблюдений и цитат, манера письма, как сказано в аннотации, «наследующая Эмилю Чорану, Эрнсту Юнгеру,
Владимиру Казакову и Борису Останину» (что ж, пусть умножаются познания). В отличие от первой книги, где исповедальные заметки были припрятаны на десерт, здесь легко можно быть застигнутым врасплох признаниями вроде "Сколько же я буду скучать по мёртвым? Сколько они будут мёртвыми" или "Пару интересных книг подловил, а вот жизнь упустил, как кофе на плите"». В «Знамени» — Елена Севрюгина о той же книге: «Дача — точка сакральности, место духовной силы, где человек может оставаться человеком, пребывая в гармонии с природой. Ей противопоставлено десакрализованное пространство Москвы или любого другого мегаполиса, в которых технократия преобладает над естественными жизненными законами. Это и порождает антиутопию наподобие рассказа «Юнак», и объясняет столь необычное название самой книги. Почему духи для роботов и манекенов? Да потому, что людей практически не осталось — человеческий фактор канул в небытие технократического мира с его суррогатом жизни и отношений…»
Там же Александр Марков движется по страницам нового электронного журнала «Таволга»: «В каждом номере есть то, что крайне неточно называют лирической прозой, но что по французским меркам точно будет стихами в прозе. Вернее было бы говорить, что это прозаическая тренировка наблюдательности: как наблюдать не только за происходящим, но и за не-происходящим, за бытием, которое вдруг оказывается большим городом, прожитой жизнью или расколом языка на объяснение в любви и на ссору. Читая такую впечатляющую прозу разных авторов, мы видим, как обыденный язык играет реальностью в шахматы, и только поэт может сказать, за какие из этих партий лучше сесть. В журнале «Таволга» нет критики, но такое приближение к оградам Прованса — это повышение и критической культуры тоже…»
«Таволга», между тем, выпустила уже четвёртый номер, полный, как всегда, отличной поэзии. В силу объёма этого обзора процитируем только двух авторов.
- говоришь это просто подходит к концу эпизод
- воздух гуще где крылья как титры к финалу нищают
- что в грядущем гнетёт то в сегодняшнем сердце расход
- на чужие грехи потому что свои не прощаю
- <…>
- Алексей Колесниченко
***
- Сумчатое, чемоданчатое,
- И чем дальше в лес, тем больше.
- А в остатке — стены голые стоят,
- И на них слова незримая рука выводит,
- Как на медосмотре — годен, проходи.
- А хотелось в тёплой норке век прожить.
- В небе облака переставляют с грохотом,
- И во рту горох железный.
- <…>
- Алексей Александров
«Новый берег» в разделе поэзии представляет подборку Влады Баронец:
- вот другие народы
- чудь меря мурома
- черемисы мордва
- пермь печера ямь литва
- варяги шведы
- норманны готы андрей
- готы англы волохи венецианцы фряги
- и ещё такие кудрявынькые
- записали теперь запомните
- если вам скажут другое
- не верьте
- пойдём андрей
