Текст: Вячеслав Немиров
До ссылки, разделившей жизнь на «до» и «после», Заболоцкий трудился в ОГИЗе, в отделе детской книги под началом Самуила Маршака. Детские стихи Заболоцкого не производят впечатления, будто их писали «рассудочно», вымеряя рифмы, соотнося образ с его предполагаемым педагогическим эффектом. Напротив, стихотворения для детей у Заболоцкого получались легкие и озорные, с неизменной ноткой абсурда. Тем удивительнее предельно серьезный тон поэта в его рассуждениях о сущности детской литературы:
Но советская детская литература давным-давно отказалась от «сюсюканья» с ребенком, от всевозможной литературной манной каши. Мы научились разговаривать с детьми серьезно.
Любой труд для Заболоцкого был делом священным, даже в нечеловеческих условиях, в лагерях не устает восхищаться смелостью человека бросить вызов природе, его способности строить новый, собственный мир. В январе 1940 года, в сорокаградусный мороз, из заключения пишет Заболоцкий своему восьмилетнему сыну:
- Здесь на севере еще совсем недавно был один сплошной лес-тайга, да стояли невысокие горы-сопки. Людей почти совсем не было. Одни дикие звери бродили кругом. Теперь в этот дикий и безлюдный край пришли люди: они строят города, заводы, рубят лес, сеют хлеб и добывают из земли полезные металлы. Скоро этот край будет удобным для жизни.
Семья писателя во время его заключения нуждалась в деньгах. Заболоцкий в одном из писем к жене Екатерине рассуждает о том, что из его библиотеки можно было бы продать, делая это «от противного» – то есть называя авторов, чьи книги продавать нельзя ни в коем случае. Так можно понять, какие писатели были наиболее близки Заболоцкому, воспоминания о чьем творчестве он хранил в далеком северном краю:
- В отношении библиотеки ты не стесняйся. Если мне останутся — Пушкин, Лермонтов, Тютчев, Баратынский, Сковорода, Циолковский, Гете, Хлебников, — то все остальное при нужде можно продать.
Имя Константина Циолковского в этом ряду неслучайно. Николай Заболоцкий был, наверное, главным космистом русской литературы, причем космистом естественно-научного – если угодно – позитивистского толка. Заболоцкий никогда не читал только художественную литературу. Подобно человеку эпохи Просвещения он интересовался и математикой, и биологией, и социальными науками. Читал Маркса и Энгельса одновременно с Григорием Сковородой и трудами Вернадского. В этом причудливом созвездии авторов и философских концепций, вдохновлявших Заболоцкого, ярче всего горела звезда Циолковского. Можно сказать, что многие стихотворения поэта отражали свет фантастически широких, простиравшихся за границы познаваемого, идей философа-самоучки. В начале тридцатых годов у Заболоцкого завязывается переписка с Циолковским. Поэт не скрывает влияния трудов философа на свое творчество:
- Ваши мысли о будущем Земли, человечества, животных и растений глубоко волнуют меня, и они очень близки мне. В моих ненапечатанных поэмах и стихах я, как мог, разрешал их.
При этом взгляды Заболоцкого, пускай и были во многом сформированы космистской философией Циолковского, но не являлись её буквальным продолжением. Так все мы воспринимаем лунный свет отдельно от солнечного, он будит в нас совершенно иные чувства, хотя каждому известно из школьного курса астрономии, что Луна лишь отражает сияние Солнца.
Так, например, Заболоцкий, в отличие от Циолковского, напряженно ищет во вселенной источник, первопричину красоты. Эстетика непреходящей борьбы всего со всем – вот одна из центральных мыслей творчества, запускаемых Заболоцким, подобно спутнику, в космическую бесконечность:
- Вселенная шумит и просит красоты,
- Кричат моря, обрызганные пеной,
- Но на холмах земли, на кладбищах вселенной
- Лишь избранные светятся цветы.
В воспоминаниях современников о Заболоцком есть такое «странное сближенье» – если поэт заговаривает о Циолковском, о далеком и холодном космосе, то непременно вспоминает и Гете. О великом немце Заболоцкий говорит словами Баратынского:
- Была ему звездная книга ясна,
- И с ним говорила морская волна...
И, в сущности, эти две строчки открывают тайну «заветного» списка авторов, чьи книги Заболоцкий не был готов продать даже в страшные годы ссылки. И Пушкин, и Лермонтов с его «и звезда с звездою говорит», и уж тем более Сковорода с Тютчевым – поэты космоса, звездные странники, охватывающие поэтическим взглядом бесконечное многообразие природы: столкновения атомов, рождения планет, бурление горных рек и сочные краски цветов.
По возвращении из ссылки Николай Заболоцкий первое время живет по квартирам знакомых, снимает у Василия Ильенкова дачу в Переделкине. Последние же 10 лет жизни проводит в Москве, в небольшом «немецком» (так в послевоенное время называли дома, построенные военнопленными) домике на Хорошевском шоссе.
Если взглянуть на фотографии Заболоцкого последних восьми лет жизни – на них запечатлен уже старый, разбитый жизнью человек. А ведь в 1950 году Заболоцкому исполнилось только 47 лет. Лагерные годы, недоедание и холод, каторжный труд вместе с привычкой «не давать себе спуска» в творчестве состарили Заболоцкого гораздо раньше времени. Пятидесятые стали для поэта временем подведения итогов. Далеко в прошлом остались юные ленинградские годы, сгинули тогдашние друзья, чудаковатые обэриуты. Им, Хармсу, Введенскому, Вагинову, посвящено одно из самых трогательных стихотворений Заболоцкого – «Прощание с друзьями»:
- В широких шляпах, длинных пиджаках,
- С тетрадями своих стихотворений,
- Давным-давно рассыпались вы в прах,
- Как ветки облетевшие сирени.
Заболоцкий вернулся в Москву в 1946 году. За стихотворное переложение «Слова о полку Игореве» его восстановят в Союзе писателей, но о настоящей реабилитации и речи быть не могло – только в 1963 году, через пять лет после смерти поэта, с него снимут все обвинения. Что-то особенно несправедливое есть в том, что клеймо «врага народа» осталось с Заболоцким, писателем, трудившимся на «словесных рудниках» так, как многие не трудились в цехах и колхозах, на всю жизнь.
Николай Заболоцкий
«В этой роще березовой...»
- В этой роще березовой,
- Вдалеке от страданий и бед,
- Где колеблется розовый
- Немигающий утренний свет,
- Где прозрачной лавиною
- Льются листья с высоких ветвей,–
- Спой мне, иволга, песню пустынную,
- Песню жизни моей.
- Пролетев над поляною
- И людей увидав с высоты,
- Избрала деревянную
- Неприметную дудочку ты,
- Чтобы в свежести утренней,
- Посетив человечье жилье,
- Целомудренно бедной заутреней
- Встретить утро мое.
- Но ведь в жизни солдаты мы,
- И уже на пределах ума
- Содрогаются атомы,
- Белым вихрем взметая дома.
- Как безумные мельницы,
- Машут войны крылами вокруг.
- Где ж ты, иволга, леса отшельница?
- Что ты смолкла, мой друг?
- Окруженная взрывами,
- Над рекой, где чернеет камыш,
- Ты летишь над обрывами,
- Над руинами смерти летишь.
- Молчаливая странница,
- Ты меня провожаешь на бой,
- И смертельное облако тянется
- Над твоей головой.
- За великими реками
- Встанет солнце, и в утренней мгле
- С опаленными веками
- Припаду я, убитый, к земле.
- Крикнув бешеным вороном,
- Весь дрожа, замолчит пулемет.
- И тогда в моем сердце разорванном
- Голос твой запоет.
- И над рощей березовой,
- Над березовой рощей моей,
- Где лавиною розовой
- Льются листья с высоких ветвей,
- Где под каплей божественной
- Холодеет кусочек цветка,–
- Встанет утро победы торжественной
- На века.
- 1946
Не позволяй душе лениться
- Не позволяй душе лениться!
- Чтоб в ступе воду не толочь,
- Душа обязана трудиться
- И день и ночь, и день и ночь!
- Гони ее от дома к дому,
- Тащи с этапа на этап,
- По пустырю, по бурелому
- Через сугроб, через ухаб!
- Не разрешай ей спать в постели
- При свете утренней звезды,
- Держи лентяйку в черном теле
- И не снимай с нее узды!
- Коль дать ей вздумаешь поблажку,
- Освобождая от работ,
- Она последнюю рубашку
- С тебя без жалости сорвет.
- А ты хватай ее за плечи,
- Учи и мучай дотемна,
- Чтоб жить с тобой по-человечьи
- Училась заново она.
- Она рабыня и царица,
- Она работница и дочь,
- Она обязана трудиться
- И день и ночь, и день и ночь!
- 1958 г.
Городок
- Целый день стирает прачка,
- Муж пошел за водкой.
- На крыльце сидит собачка
- С маленькой бородкой.
- Целый день она таращит
- Умные глазенки,
- Если дома кто заплачет —
- Заскулит в сторонке.
- А кому сегодня плакать
- В городе Тарусе?
- Есть кому в Тарусе плакать —
- Девочке Марусе.
- Опротивели Марусе
- Петухи да гуси.
- Сколько ходит их в Тарусе,
- Господи Исусе!
- «Вот бы мне такие перья
- Да такие крылья!
- Улетела б прямо в дверь я,
- Бросилась в ковыль я!
- Чтоб глаза мои на свете
- Больше не глядели,
- Петухи да гуси эти
- Больше не галдели!»
- Ой, как худо жить Марусе
- В городе Тарусе!
- Петухи одни да гуси,
- Господи Исусе!
- 1958 г.
